рассказ.

[Rotstein]

Беата.

Запах свежесваренного кофе проникал между досками пола и смешивался с запахами красок, лака, древесных стружек и бриза.
Пабло, художник, лежал на полу своей мастерской, она же его спальня и обсерватория, и размышлял о цвете и запахе. Запах кофе имеет золотой цвет. Новые краски пахнут дальними странствиями. Свет пахнет свободой. Темнота пахнет полынью. Город пахнет морем, цветами и солнцем.
Город, в котором посчастливилось жить Пабло, всегда переполнялся светом, теплом и морским воздухом, так что даже печаль и отчаянье в этом городе не могли быть мрачных тонов. Ночь, и та здесь яркая и благоухающая, как праздник!
Тоска Пабло походила на розоватый сахарный сироп. Сироп разливался от его мастерской по всему городу, затекал в каждый переулок, стекал к морю и лишь там соленые волны немного растворяли его. Впрочем, едва ли это помогало. Тоска имела запах иссохшей устрицы.
Так как средства художника позволяли завтракать только запахами, Пабло решил не терять зря время и прогуляться на пляж.
Каждая улица, каждый переулок, фасад и площадь города были достойны холста и кисти. Стены домов, белые, как снег, которого здесь никогда не бывает. Бархатисто-желтые мостовые. Сады, состоящие, вероятно, из всех существующих на свете цветов. Деревья, увешенные апельсинами, похожими на карманные солнца. И необъятный полог небес, такой сверкающей голубизны, какой нет ни в одном магазине красок, Пабло искал!
Даже тень под стенами и деревьями, казалось, полнилась светом. Свет в тени был как бы вывернут наизнанку, матовой, бархатистой стороной наружу.
Всё в этом городе излучало жизнь, всё имело яркий цвет и упоительный запах.
Только любовь не имела запаха, любовь не имела в себе воздуха, любовь удушала.
Ровно по границе сахарно-белого света и черно-кофейной тени шла Беата. Она казалась порождением самого города, его венцом, его богиней. Легкое, светлое платье обрисовывало фигуру девушки, как и подобает одеянию высшего существа. Можно не сомневаться, что её тело нежно выточило само море, солнце придало её коже жарко-золотистый оттенок, а волосы окрасила своей чернотой щедрая ночь. Глаза Беаты тоже являлись двумя отражениями местной ночи, такими же бездонными. Но её глаза Пабло видел только раз, когда она случайно проходила мимо художественной лавки.
У отца Беаты были деньги и власть, а деньги и власть, как говорят люди, не пахнут. А если и пахнут, то гнусно. Возможно, это самый мерзкий запах в их городе.
Иногда Пабло казалось, что Беаты не самом деле не существует. Что она призрак, мираж, сотворенный самим городом… Или что это он сам её выдумал. Последнее было, пожалуй, ближе всего к истине. Он не мог прикоснуться к ней, не мог даже близко подойти, но зато ему была дана благодать, божественное спасение – и оно же проклятие – он мог её рисовать.
Он её рисовал и, рисуя, придумывал, досоздавал то, что было для него недосягаемо.
Живые горячие краски плавились на палитре, словно в печи алхимика, образуя нечто новое. Кисть ласкала холст то резко и отчаянно, то нежно, едва касаясь. Противоположные цвета сталкивались и, как инь и ян, сливались в совершенную гармонию. Свет и тень проникали друг в друга, как в первый миг творения. Бог сотворил свой мир с любовью, любовь была в начале всего. Любовь – сама суть творения. Создавать – значит любить.
Лишь так художник мог любить её – рисуя её.
Изображенная на холсте девушка принадлежала только ему.
Рисуя, Пабло вдыхал запах красок, растворителя и ночных цветов. Ему казалось, что над ним одновременно разверзается вселенная и смыкаются стены темницы. Он был одновременно богом, жрецом и рабом. Он был по-настоящему живым и свободным. Он возносился на вершину счастья и падал в бездну отчаянья, где нет даже тьмы, где нет ничего.
…Небо и море отражались друг в друге, а солнце разливало повсюду своё золото. Стоя на грани трех стихий – земли, воды и неба, Пабло являл собой четвертую стихию – страсть. Весь его прекрасный город, весь его мир, как райский плод, был отравлен ядом этой змеи.
Хороший яд – вещь без цвета и запаха. Возможно, это именно то, что ему нужно. Мучения художника прекратит вещь, не имеющая ни цвета, ни запаха, ни ощутимого вкуса. Со всем покончит ничто.
А может быть проще прямо сейчас броситься в объятия моря, раствориться в нем…
Пабло вдруг живо представил всю эту картину: мягкая белизна песка, лазурь неба и лазурь моря, истекающее светом и теплом солнце. И он, безвестный юноша, страдающий в самом прекрасном городе на земле, один на один с неописуемым, необоримым чудовищем – несчастной любовью. Смог бы кто-нибудь догадаться сейчас, глядя на него, о чем он думает? Смог бы кто-нибудь, взглянув на такую картину, написанную самыми яркими красками, лучащуюся светом, что человек, на ней изображенный, готов шагнуть в бездну?
Пабло резко отвернулся от морского пейзажа и поспешил обратно в свою мастерскую.

@темы: творчество

Comments

[Форсайт]

Свет в тени был как бы вывернут наизнанку, матовой, бархатистой стороной наружу.

Очень хорошая фраза и очень интересная мысль.

В целом рассказ понравился меньше предыдущего. Слишком пышный и даже местами претенциозный. Красивые описания, яркие картины солнечного приморского города – хорошо, но

Ему казалось, что над ним одновременно разверзается вселенная и смыкаются стены темницы. Он был одновременно богом, жрецом и рабом. Он был по-настоящему живым и свободным. Он возносился на вершину счастья и падал в бездну отчаянья, где нет даже тьмы, где нет ничего.

– довольно банально, все эти противопоставления и противоположности много раз использовались другими авторами.

[Rotstein]

Форсайт, спасибо! я специально старалась этот рассказ так написать, чтоб каждая фраза аж сочилась, чтоб прям передоз.))

[Форсайт]

Rotstein, а, ну если это сознательный приём – тогда другое дело.