Устроим, пожалуй, день Кардинала.

"Ла Рошель" Автора не знаю(

Dulce et decorum est pro patria mori (c) Гораций

У камина мурлыкает кошка, намывая незванных гостей;
Стража спорит о чём-то в сторожке; ночь вторую несмята постель.
На столе разложена карта, а по карте рассыпан свинец.
Нет ни страха уже, ни азарта - поскорее бы только конец.

Бесконечная эта осада, бесконечная схватка судеб -
Точно все круги дантова ада разошлись по мутной воде.
Гром - под стенами вновь пушки спорят, кружит порох, пьяней, чем вино.
"Dulce est pro patria mori" - латинянин заметил давно.
Умереть за родину сладко. Люди рвутся навстречу мечте -
Без оглядки, в смертельную схватку, чтоб вернуться уже на щите.
Ничего этим больше не надо, эти - встретят достойный конец.
Им - песнь стали, припев канонады, и посмертный лавровый венец.

Да просохнут ещё вдовьи слёзы, когда схлынет кровавый хмель,
И, устав от бессмысленной позы, склонит голову Ла Рошель.
Зазвенит, загрохочет победа, мятежа издохнет змея -
И страна очнется от бреда; жизнь вернется в круги своя.

А потом... снова будет работа. Тот же ужас - кричи, не кричи.
Будут тюрьмы и эшафоты, яд в вине и кинжал в ночи.

Будут споры, дороги, налоги, гнев бессилья и липкий страх,
Будет снова твердить о Боге темноглазый седой монах,
И придворные вновь интриги будут строить, в лицо смеясь,
Будут по теологии книги, экономика, ложь и грязь.
Будет трон, беспомощно-шаткий, и король, склонный вечно ныть.
Умереть за родину - сладко. Несладко за родину - жить...


Ну, и моё, уже довольна старое, за компанию.)))

Карты кажутся мрачнее в слабом свете свеч.
Ты думаешь о своей войне, уже знаешь путь к победе.
Напишешь историю, составишь королевскую речь.
А сегодня еще предстоит спросить: «Какие новости, миледи?».

Лучшим из лучших зализывать раны легко – это им не впервой.
Девять жизней у кошки, а она лишь вторую живет.
Во Франции ночь, но это всегда иллюзорный покой.
Миледи расскажет, что ты снова предан, миледи не лжет.

Ни Бог, и ни Дьявол, и ни король тебе не указ.
О, ты так всемогущ, коварен и зол, мсье Кардинал!
Но скольких ночами за картой, бывало, ты спас,
Никто из спасенных в тот век благородный, увы, не узнал.